Все пули мимо - Страница 43

— …ты меня понял?! — ловлю обрывок фразы, которую Бонза, брызжа слюной, орёт Сашку. — И чтоб в пыль, и похоронить нечего было!!!

Тут он меня узревает, рот захлопывает и глазами выпученными в меня впивается. Теперь мне понятно, в кого Алисочка уродилась. Этакие глазки жабьи лишь по наследству передаются.

— Он? — вопрошающе рычит Бонза, глазами страшными меня поедая. Причём ощущение такое, что не жуя это делает, а целиком заглатывает, как удав кролика.

— Он, — кивает Сашок.

Тут у меня коленки и подгибаются. Еле на ногах устоять удаётся, чтоб оземь не брякнуться. Это что ж я такого натворил, что меня вот так вот в пыль одним махом растереть собираются?! Волосы на голове дыбом встают, пот холодный прошибает… Когда слышу в черепушке голос Пупсика: «Успокойтесь, Борис Макарович, не о вас речь шла».

Точно глыба каменная у меня с сердца падает, и спокойствие пополам с уверенностью в своей полной защищённости по всему телу теплом благодатным расходятся. Молодец пацан, что мысли мои читает да подсказывает вовремя. А то, глядишь, по ковру на полу уже бы расплылся студнем, невразумительно булькающим.

Проглотил меня взглядом Бонза, рыгнул сыто, но как-то странно, словно не совсем по нутру ему такой обед пришёлся. Оно и верно — знал бы, что за сила потусторонняя за моими плечами стоит, враз бы несварение желудка заработал.

— Будь по-твоему, Александр, — бурчит Бонза недовольно. — Ты операцию разработал, тебе и исполнителей выбирать. Но учти, с ним поедешь лично ты. — Здесь голос Бонзы крепнет, сталью звенеть начинает, однако чувствуется, что металл этот не дуговым разрядом к тону его крепко приварен, а нотками истерики лишь бы как подшит. — С тебя лично результат спрашивать буду!

Ничего Сашок не отвечает, кивает сдержанно, поворачивается и к двери идёт. По пути меня под локоток берёт и первым в дверь пропускает. И всё это культурненько так, по-светски вежливо у него получается, будто мы только что мило побеседовали о пустяках разных с приятным во всех отношениях человеком, а теперь так же мило расстаёмся. Но сие столь благообразным лишь со стороны может показаться. По хватке Сашка железной за мой локоток понимаю — не таким уж и приятственным дело предстоящее выглядит. Душком гнилым от него за три версты несёт, и не проработано оно до мелочей, как Сашок любит. Крепко, видать, они здесь без меня «беседовали», и Сашок сейчас на таком взводе, как ракета баллистическая ядерная после отсчёта до цифры «ноль», когда лишь команды «Ключ на старт!» не хватает.

Выходим из особняка. Сашок мрачнее тучи грозовой идёт, а за ним я в кильватере следую облачком невзрачным. Как понимаю, со стороны той ещё парой смотримся — что эскадренный ракетоносец и ялик утлый.

Заходим в гараж, по пандусу на второй этаж подземный спускаемся. Тут нас Валентин встречает. Здоровается со мной за руку и голосом своим бесцветным Сашку докладывает:

— Всё готово, можно выезжать.

— Что за машина? — спрашивает на ходу Сашок.

— «Джип-ниссан», — говорит Валентин и подводит нас к чёрному бронированному монстру на колёсах.

— С правосторонним управлением… — недовольно морщится Сашок, оглядывая джип.

— Зато с высокой проходимостью, — появляется из-за колонны Женя-амбал. Просто удивительно, что я его раньше не заметил, поскольку он раза в два шире колонны.

— Плевать мне на высокую проходимость, — сварливо огрызается Сашок, и по его тону несдержанному я лишний раз убеждаюсь, что дело нам досталось совсем дохлое. — В лесу грунт ещё мёрзлый, на чём хочешь проехать можно. А где гарантия, что на первом же перекрёстке этот джип ГИБДД не тормознёт? Всё чисто, когда машину брали?

— Обижаешь, Александр, — оскабливается Женечка-амбал. — Хозяин джипа на Багамах загорает, и в гараж без его ведома никто сунуться не смеет.

— Всё загрузили? — продолжает брюзжать Сашок.

— А как по-твоему? — не выдерживает наконец Валентин. Видно и ему в диковинку такая привередливость Сашка. — Кто на дело пойдёт?

Берётся за ручку дверцы Сашок и то ли в нерешительности, то ли в задумчивости застывает. Затем поворачивает голову к Валентину и изображает на лице нечто вроде улыбки. Даже не улыбки, а её подобия — ухмылку кривую.

— Мы с Борисом, — говорит. — А вы с Евгением на связи здесь остаётесь.

И тут я впервые вижу на лице у Валентина проявление каких-то чувств. Точнее, одного чувства — полнейшего недоумения. Вытягивается его вечно постная физиономия и маской театральной застывает.

— Садись, — командует мне Сашок.

Я, значит, пытаюсь его от передней дверцы отстранить, чтобы за руль по привычке сесть, но Сашок меня поправляет:

— На заднее сиденье.

На заднее, так на заднее — как посмотрю, всё сегодня вверх тормашками. Открываю дверцу, и здесь уж у меня физиономия как у Валентина глупое выражение принимает. А куда садиться-то, спрашивается, если в ногах ящик металлический, болотной краской выкрашенный, стоит?

— Ничего, разместишься, — поторапливает Сашок, видя моё замешательство. — Давай быстрее!

Делать нечего, ныряю в салон, сажусь боком на сиденье, ноги вдоль ящика вытягиваю. А что — неплохо устроился, даже какое-то подобие комфорта.

Сашок за руль садится, дверцу захлопывает, и мы трогаемся. Ни тебе слов прощальных, ни напутствий, ни бравурных маршей. Буднично всё — работа наша такая. Оглядываюсь и вижу фигуры Валентина и Жени-амбала. Стоят они в позах одинаковых, ноги раскорячив, руки повесив, а на мордах такое выражение настоящей мужской суровости, будто на войну нас провожают. Ещё пару баб рязанских с ними рядом поставить, чтоб платочками вслед нам махали да слезу украдкой утирали — кино бы широкоформатное получилось.